Богоматерь с апостолом
Петром и Ангелом
обходят Куликово поле
после битвы
Нынешняя родительская суббота –
Димитриевская – была установлена святым Великим Князем Димитрием Донским по
совету и благословению преподобного Сергия Радонежского в вечное поминовение
героев, павших на Куликовом поле. И хотя затем она стала днем памяти всех
усопших православных христиан, однако особенно мы молимся в нее о воинах, во
все времена полагавших души за землю Русскую. Вместо проповеди помещаем две
небольшие заметки о христолюбии наших ратников из «Воронежских епархиальных
ведомостей» времен Первой мировой войны, редактором которых в те годы был
святитель Серафим (Соболев).
К ПСИХОЛОГИИ
РУССКОГО ВОИНСТВА
Вся Россия охвачена теперь мощным
подъемом необычайного воодушевления. Но с особенной интенсивностью подъем этот
переживается и обнаруживается в рядах войск, настроение которых является самым
характерным показателем той духовной стихии, в которой живет и зреет душа всего
народа. Если в Германии такая стихия есть преклонение пред внешней,
деморализирующе-дисциплинирующей силой государства, то у нас эта стихия –
внутреннее, свободное и благоговейно-любовное преклонение пред правдой,
воспринимаемой народным сознанием как религиозный долг. Оружие народ поднял не
столько для защиты себя и своей государственной безопасности, сколько во имя
защиты правды, попираемой дерзким и грубым насилием. На ратный подвиг и труд
свой народ, представленный в армии, смотрит как на религиозный долг, необходимо
связанный с чистым служением правде. Самым лучшим комментарием и вместе
иллюстрацией такого настроения служат наблюдения над душевным состоянием солдат
во время Исповеди. Один из военных священников в письме к В. В. Розанову (см.
его статью в «Нов. вр.» № 13912) делится с ним своими наблюдениями.
Более высокого и чистого состояния на
Исповеди, чем со своими солдатами, я никогда не переживал. И, если было что
плохо, так это разве то, что во мне шевелилось что-то вроде зависти. Душа
открыта, раскаяние легкое, от глубины души, чистосердечное. Себя извинять не
стараются... да и не в чем. Если у кого были грехи, то это – сделанные ранее, в
мирной жизни. В походе же, кажется, только у двух оказался грех, и вон какой:
один стащил где-то арбуз, а другой, неев несколько дней, попросил в каком-то
селении хлеба, и ему сказали, что хлеба нет, хотя тут же на столе лежал целый хлеб;
тогда солдат отрезал себе часть. Вот, кажется, и все грехи, узнанные мною. Да,
– еще один признался, что он в душе роптал на тяжелое положение, а другой – что
чего-то не исполнил или исполнил не так, как было приказано. Но оба они, из
запасных, в мирное время допускали довольно серьезные грехи. Один когда-то,
вступаясь за мать свою, которую очень оскорблял и бил отец его, грубо говорил с
отцом... После того они с отцом много раз мирились – мирились нарочито пред
отправлением на войну, – но он все не может успокоиться и терзается муками
совести. Спрашивал я всех, когда исповедовал, не обижали ли они мирных жителей.
И ответ всегда в одном роде, с разнообразием только в интонациях: у одних ответ
звучит с глубокой верой в свое дело, у других – чуть-чуть обиженно, как-де
задаешь мне такой обидный вопрос? Ответ же таков: «Что Вы, батюшка, ведь мы
по-православному...», «Нет, этим не занимались, мы – все по вере», «Нет, мы –
православные», и т. д.
Это – очень важно. Ведь если бы что
было, хотя бы самомалейшее, то при той легкости и непосредственности, с какой
солдаты говорят о своих грехах, они непременно поспешили бы покаяться. Об
арбузе-то и хлебе ведь сами поспешили сказать, без всяких вопросов, первым
делом. Явно, что это тяготило совесть.
Ни у кого во все время военной жизни (а
некоторые ведь не с войной только, а ранее попали на службу) – никаких
признаков распутства ни в какой форме.
Все твердо и просто верят. Все с
внутренним убеждением и чисто православною сознательностью (а вовсе не слепо и
не по забитости) не только повинуются начальству, но и иметь внутреннее
недовольство – считают грехом. «Все же страдают», «Я – не один». «Всем надо»,
«Бог велит», – вот ответы на вопрос об отношении к службе.
Замечательные лица. От духовного ли
подъема, или от болезней и трудов, но все облагородилось, и даже кожа стала
совсем не такой, как у простонародья. Удивляешься их благообразному виду, после
столького пребывания на воздухе, в грязи, в мокроте и спанья на земле. Они
сейчас благообразнее, чем были ранее, и одухотвореннее. Лица чистые, часто
невинные, с ясными взорами и внутренней решительностью.
Таково христолюбивое воинство.
Воронежские
епархиальные
ведомости. Часть
неофициальная.
Воронеж, 1915. №
2. С. 33–35.
ОТНОШЕНИЕ НАШИХ
СОЛДАТ К СМЕРТИ
Военный корреспондент «Утра Юга»
приводит ряд примеров, по наблюдениям сестер милосердия и своим личным,
удивительного отношения нашего солдата-мужика к смерти. Один из сообщаемых
автором случаев глубоко трогателен.
Трагедия войны, так сказать, центр войны
– смерть – производит как будто наименьшее впечатление на солдат-мужиков.
Они как-то равнодушнее относятся к ней.
Умирающие мужики-солдаты встречают свой конец по большей части без ропота,
покорно, глубоко веря в неисповедимые пути Промысла: «Так должно быть», «Надо
этому покориться».
И покоряются. Почти не ропщут. Умирают
молча, без лишних стонов, без воплей, без жалоб. Умирают удивительно!..
Раз, ночью в лесу под Л. я вместе с
другими санитарами был у полкового лазарета. С позиций несли раненых. Перед
халупой, в которой помещалась перевязочная, собралось десятков шесть носилок.
Все – тяжело раненные...
Вижу, как один раненый, только что
принесенный, вдруг поднялся и замахал мне рукою.
Я подошел. Раненый, закутанный в шинель,
покрытую красными пятнами, уже еле говорил. Глаза провалились, нос заострился,
и вообще все лицо при мерцающем свете факелов казалось уже мертвой маской.
– Ты что, земляк?
– Сделай милость, напиши письмо!..
– Письмо? Какое письмо? Кому?
– Жене... Надо уведомить, что я умер...
– Да ты постой, брат, говорить-то так!
Ты еще не умер и не умрешь... Вот сейчас тебя перевяжут как следует. Еще
запрыгаешь-то как!..
Раненый сразу рассердился...
– Брось!.. Ну, чего зря терять слова! –
строго остановил он меня. – Ежели не хочешь писать, позови другого...
– Я напишу, но что ты так отчаиваешься?
– Я чую. Умру сейчас. Никаких перевязок
не надо. Пиши. «Дорогая супруга наша Лукерья Петровна! Уведомляем Вас, что
теперь пришел мой смертный часочек. Не привел Господь свидеться. Береги Васютку
и Дуньку, а ежели опять пойдешь замуж, не давай их бить чужим-то людям. Мерина
продай Павлу Рыжову, ну только меньше 70 р. не бери, потому теперь лошади
дороги стали. С Петьки Безрукова получи три рубля за овес, а избу
проконопатить. Найми дедушку Власа, он за двугривенный это сделает. Меня ранило
в спину, и пули вылетали из брюха. Насквозь прошло. Божия воля! Тебе бы,
Лукерья, лучше продать телку-то, а купить жеребенка у Гавриловых. Лошади-то
теперь дороги будут. Простите меня Христа ради!»...
– Написал? – лихорадочно спросил меня
раненый.
– Написал.
– Смотри, не забудь! Пошли обязательно!
– Конечно, пошлю, не безпокойся!
– Ну, спасибо. Прости, Христа ради...
Укрой-ка меня с головой!..
Я укрыл его с головой и ушел к другим
раненым.
Минут через двадцать, когда дошла
очередь до этого раненого, солдаты-санитары, к моему удивлению, отставили
носилки в сторону.
– А этого почему не берете?
– Он уже... готов.
Я отдернул шинель. Да, правда, умер.
Даже руки сложил так, как складывают мертвецам... Я просто остолбенел от
удивления и ужаса. Раны в живот и в спину – самые мучительные, самые
невыносимые... А этот даже не стонал...
Воронежские
епархиальные
ведомости. Часть неофициальная.
Воронеж, 1915. № 39.
С. 1122–1124.
У СОЛДАТСКОГО КЛАДБИЩА
Мягко разостланы дерна квадратики
Набожной чьей-то рукой…
Спите, соколики, спите, солдатики,
Вам здесь простор и покой.
Небо над вами сияет безбрежностью,
Тихо мечтают поля,
Приняла вас с материнскою нежностью
Эта сырая земля.
Русь защищая, ребята бывалые,
Долго дрались вы с врагом…
Спите, родимые, спите, усталые,
Под деревянным крестом.
Жертвы борьбы с лицемерной державою
Вы – не покинутый прах!
Вечною памятью, вечною славою
В Русских вы живы сердцах!
Князь Владимир Палей
Сентябрь 1915
года,
действующая армия,
деревня Речки
Источник:
Газета «Православный Крест» №20(188)
от 15 октября 2017 г