1. Можно ли это стерпеть? Можно ли это снести? У вас
самих я хочу судиться против вас же. Так и Бог поступил с евреями: обращаясь к
ним против них же самих, Он говорил: «народ Мой! что сделал Я тебе и чем
отягощал тебя? отвечай Мне» (Мих. 6, 3); и еще: «какую неправду нашли во Мне
отцы ваши»(Иер. 2, 5)? Ему хочу и я подражать, и опять скажу вам: можно ли это
стерпеть, можно ли это снести? После столь долгих собеседований, после такого
учения, некоторые, оставив нас, побежали смотреть на состязающихся коней и
впали в такое неистовство, что наполнили весь город непристойным шумом и
криком, возбуждающим смех, лучше же сказать: плач. Поэтому я, сидя дома и
слушая поднявшийся вопль, страдал больше застигаемых бурею. Как те в то время,
когда волны ударяют в стенки корабля, трепещут, подвергаясь крайней опасности,
так и меня очень тяжко поражали те крики, и я потуплял взоры в землю и смущался
от стыда, когда сидевшие на верхних местах вели себя так непристойно, а
находившиеся внизу, среди площади, рукоплескали возницам и кричали больше тех.
Что же скажем мы, или чем оправдаемся, если кто-нибудь чужой, случившись здесь,
станет осуждать и говорить: это ли город апостолов, это ли город, имевший
такого учителя, это ли народ христолюбивый, общество не чувственное, духовное?
Даже не постыдились вы и самого дня, в который совершились знамения спасения
рода нашего; но в пятницу, когда Господь твой был распинаем за вселенную, когда
приносилась такая жертва и отверзался рай, и разбойник возводился в древнее
отечество, и клятва разрешалась, и грех уничтожался, и долговременная вражда
прекращалась, и примирение Бога с людьми совершалось, и все изменялось, – в тот
день, когда надлежало поститься, славословить и воссылать благодарственные
молитвы за благодеяния для вселенной к Совершившему их, – тогда ты, оставив
церковь и жертву духовную, и собрание братий, и забыв святость поста, плененный
диаволом, повлекся на то зрелище. Можно ли это стерпеть, можно ли это снести?
Я не перестану постоянно говорить это и тем облегчать
свою скорбь, чтобы не заглушить ее молчанием, но поставить на вид и обнаружить
пред вашими глазами. Как же после этого мы будем в состоянии преклонить Бога на
милость? Как можем примирить Его с нами, разгневанного? За три дня пред этим
лился проливной дождь, увлекая все, исторгая, так сказать, из самых уст пищу
земледельцев, ниспровергая зрелые колосья и истребляя все прочее избытком
влаги; у нас были молитвы и моления, и весь наш город, подобно потоку, стекался
к местам апостольским, и мы умоляли наших защитников – святого Петра и
блаженного Андрея, двоицу апостолов – Павла и Тимофея. После того, когда гнев
Божий прекратился, мы, переплыв море и преодолев его волны, прибегли к
верховным – Петру, основанию веры, и Павлу, избранному сосуду, совершая
духовное торжество и возвещая их подвиги, трофеи и победы над демонами. И ты,
не удерживаясь страхом бывшего и не научившись величием подвигов апостольских,
так скоро, по прошествии одного дня, неистовствуешь и кричишь, не обращая
внимания на то, что душа твоя пленена и увлекается страстями? Если же тебе
хотелось видеть бег безсловесных, то почему ты не обуздал безсловесные свои
страсти, гнев и похоть, не наложил на них благого и легкого ярма любомудрия, не
поставил над ними правого ума и не поспешил к почести вышнего звания,
устремляясь не от преступления к преступлению, а от земли на небо? Такого рода
бег вместе с удовольствием доставляет и великую пользу. А ты, оставив свои дела
идти безрассудно и как случится, сидел, следя за победою других, истратив такой
день напрасно, тщетно и даже во вред (себе).
2. Разве ты не знаешь, что подобно тому, как мы,
вверяя деньги своим слугам, требуем у них отчета в каждом оболе, – так и Бог
потребует от нас отчета в днях нашей жизни, как мы прожили каждый день? Что же
мы скажем? Чем же будем оправдываться, когда потребуют у нас отчета о том дне?
Ради тебя воссияло солнце, луна осветила ночь, заблистал разнообразный сонм
звезд; ради тебя подули ветры, потекли реки; ради тебя произросли семена,
поднялись растения, течение природы удержало свой порядок, явился день и прошла
ночь; и все это сделано ради тебя; а ты, в то время как твари служат тебе,
исполняешь волю диавола? Получив от Бога столь великий дом, т.е., этот мир, ты
не отдал Ему своего долга? И не достаточно тебе было предшествовавшего дня, но
и на другой день, когда следовало бы немного отдохнуть от прежнего нечестия, ты
опять пошел на зрелище, из дыма бросившись в пламя, низвергнув себя в другую,
ужаснейшую пропасть. Старцы посрамляли свои седины, юноши подвергали опасности
свою юность, отцы приводили туда своих детей, ввергая их, в самом начале
невинного возраста, в пропасть нечестия, так что не погрешил бы тот, кто назвал
бы таковых не отцами, а детоубийцами, нечестием погубляющими души рожденных
ими. Какое же, скажешь, здесь нечестие? Но потому-то я и скорблю, что ты и
болен, и не знаешь, что ты болен, и не ищешь врача. Ты исполнен прелюбодеяния,
и спрашиваешь: какое нечестие? Или ты не слышал слов Христовых: «всякий, кто
смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем»
(Мф. 5, 28)? А что, если я, скажешь, буду смотреть не «с вожделением»? Но как
ты будешь в силах убедить меня в этом? Кто не воздерживается от того, чтобы
смотреть, но прилагает к этому такое усердие, тот как может после созерцания
остаться чистым? Разве тело твое – камень? Разве оно – железо? Ты облечен
плотью, плотью человеческою, которая сильнее соломы воспламеняется от похоти.
И что я говорю о зрелище? Часто и на площади,
встретившись с женщиною, мы смущаемся; а ты, сидя вверху, где столько
побуждений к нескромности, видя блудную женщину, выходящую с обнаженною
головою, с великим безстыдством, одетую в золотые одежды, делающую нежные и
обольстительные телодвижения, поющую блудные песни и развратные стихотворения,
произносящую срамные слова, и совершающую такие непристойности, какие ты,
зритель, представив в уме своему потупляешь взоры, – как дерзаешь сказать, что
не испытываешь ничего человеческого? Разве тело твое – камень?
Разве оно –
железо? Я не перестану повторять тоже. Разве ты любомудреннее тех великих и
доблестных мужей, которые пали только от одного такого взгляда? Не слышал ли
ты, что говорит Соломон? «Может ли кто взять себе огонь в пазуху, чтобы не
прогорело платье его? Может ли кто ходить по горящим угольям, чтобы не обжечь
ног своих?» (Притч. 6, 27–29). Хотя бы ты и не имел совокупления с блудницею,
но ты имел с нею связь пожеланием и совершил грех волею. И не только в то
время, но и тогда, когда окончится зрелище, когда она уже уйдет, в душе твоей
остается ее образ, слова, одежды, взгляды, походка, стройность, ловкость,
прелюбодейные члены, и ты уходишь, получив множество ран. Не отсюда ли
безпорядки в доме? Не отсюда ли погибель целомудрия? Не отсюда ли расторжение
браков? Не отсюда ли брани и ссоры? Не отсюда ли безсмысленные неприятности?
Когда ты, занятый и плененный ею, приходишь домой, то и жена кажется тебе менее
приятною, и дети – более надоедливыми, и слуги – несносными, и дом –
отвратительным, и обычные заботы к устроению надлежащих дел кажутся тягостными,
и всякий приходящий – неприятным и ненавистным.
3. Причина же этого в том, что ты возвращаешься домой
не один, но приводишь с собою блудницу, входящую не явно и открыто, – что было
бы сноснее, потому что жена скоро выгнала бы ее, – но сидящую в твоей душе и в
сознании, и воспламеняющую внутри тебя вавилонский, и даже гораздо сильнейший
пламень, – ведь пищею этого пламени служит не хворост, нефть и смола, но то,
что сказано выше, и все у тебя приходит в безпорядок. И как больные горячкою,
не имея никакой причины обвинять прислуживающих им, по дурному влиянию болезни
бывают недовольны всеми, отталкивают пищу, оскорбляют врачей, гневаются на
домашних и обижают служащих, так точно и одержимые этою тяжкою болезнью
безпокоятся и негодуют, постоянно представляя себе ту блудницу. О, тяжкие дела!
Волк, лев и прочие звери, будучи ранены стрелою, убегают от охотника; а
человек, разумнейшее существо, получив рану, стремится к той, которая ранила
его, чтобы получить еще более тяжелую рану, и находит удовольствие в последней;
это прискорбнее всего и производит неизлечимую болезнь. Кто не ненавидит свою
рану и не хочет избавиться от нее, тот как станет искать врача? Поэтому я и
скорблю и терзаюсь, что вы приходите оттуда, получая столь великую заразу, и за
малое удовольствие навлекаете на себя непрестанное мучение.
Подлинно, еще прежде геенны и тамошнего мучения вы уже
и здесь подвергаете себя крайнему наказанию. Не крайнее ли, скажи мне, мучение
– питать такую похоть, постоянно воспламеняться и везде носить с собою огонь
непотребной любви и угрызение совести? Как ты приступишь к порогу этого
святилища? Как прикоснешься к небесной трапезе? Как будешь слушать беседу о
целомудрии, весь покрытый такими язвами и ранами и имея душу, порабощенную
страсти? И нужно ли говорить об остальном? И из того, что происходит теперь у
нас, можно видеть душевную скорбь. Вот и теперь я вижу, как некоторые при этих
словах ударяют себя в лицо, и изъявляю вам великую благодарность за то, что вы
– такие сострадательные люди. Я думаю, что многие, может быть, не согрешив сами
ни в чем, делают это из сожаления о братских ранах. Потому я и скорблю и
терзаюсь, что диавол заражает такое стадо. Но если вы захотите, то мы тотчас
заградим ему вход. Как и каким образом? Если больных мы увидим здоровыми; если,
распростерши сети учения, отправимся искать уловленных зверем и исхитим их из
самой пасти льва. Не говори мне: отделившихся от стада немного. Хотя бы их было
только десять, и то не малая потеря, и хотя бы – пять, хотя бы – один. Так и
тот пастырь, оставивший девяносто девять овец, отправился за одною и не
возвратился дотоле, пока не привел ее и возвращением той заблудшей пополнил оскудевавшее
без нее сторичное число (см.: Мф. 18, 12). Не говори, что он только один, но
подумай, что это – душа, ради которой сотворено все видимое, ради которой
существуют законы, наказания, мучения,
безчисленные чудеса и многообразные дела
Божии, ради которой Бог не пощадил и Своего Единородного. Подумай, какая цена
заплачена и за одного, и не пренебрегай его спасением, но, поди, приведи опять
его к нам и убеди, чтобы он более не впал в тоже самое, и тогда мы будем иметь
достаточное оправдание. Если же он не примет ни наших советов, ни ваших
увещаний, то я, наконец, употреблю «власть, которую Господь дал нам к
созиданию, а не к расстройству вашему» (2 Кор. 10, 8).
4. Поэтому я предупреждаю и объявляю громким голосом:
если кто после этого увещания и наставления пойдет на нечестивые и гибельные
зрелища, того я не впущу внутрь вот этой ограды, не сделаю причастником
Таинств, не позволю ему прикоснуться к священной трапезе; но как пастыри
отделяют шелудивых овец от здоровых, чтобы болезнь не распространилась и на
прочих, так точно поступлю и я. Если в древности прокаженный должен был
оставаться вне стана и, хотя бы это был царь, он выводился туда с диадемою, то
тем более мы изгоним прокаженного душою из этого священного стана. Как вначале
я употреблял увещание и совет, так теперь, после такого увещания и наставления,
необходимо, наконец, прибегнуть и к отсечению. Ведь уже прошел год с тех пор,
как я прибыл в ваш город (т. е. Константинополь), и я не переставал часто и
постоянно предлагать вам такое увещание; но так как некоторые остались в этой
заразе, то теперь уже мы произведем отсечение. Хотя я не имею железа, но имею
слово, острее железа; и хотя я не ношу огня, но есть у меня учение, пламеннее
огня и могущее жечь сильнее.
Не презирай же нашего приговора. Хотя мы не важны и
весьма смиренны, однако, по благодати Божией, мы получили достоинство, по
которому можем делать это. Итак, да будут отлучены такие люди, чтобы здоровые у
нас сделались более здоровыми, а больные восстановили себя от тяжкого недуга.
Если же вы вострепетали, услышав этот приговор, – а я вижу всех воздыхающими и
сокрушенными, – то пусть они переменятся, и приговор будет отменен, потому что
подобно тому, как мы получили власть вязать, так получили и разрешать и опять
приводить (в Церковь). Да и не отлучать наших братий хотим мы, но отклонить
позор от Церкви. Иначе теперь и язычники станут издеваться над нами, и иудеи
будут насмехаться, если мы будем так равнодушно смотреть на наши собственные
грехи. А в противном случае и они станут весьма одобрять нас и удивляться
Церкви, получив уважение к нашим законам. Итак, пусть не входит в Церковь никто
из предающихся этому прелюбодеянию, но пусть будет он отвержен и вами и станет
общим врагом. «Если же кто, – говорит апостол, – не послушает слова нашего в сем
послании, того имейте на замечании и не сообщайтесь с ним, чтобы устыдить его»
(2 Фес. 3, 14). Сделайте вот что: не разговаривайте с ними, не принимайте их в
дом, не разделяйте с ними трапезы, не имейте с ними общения ни при входе, ни
при выходе, ни на торжище; и таким образом мы легко возвратим их. И как тех
зверей, которых не легко поймать, охотники загоняют в сеть, преследуя их не с
одной стороны, а со всех, так и тех, которые уподобились свирепым зверям, мы
будем преследовать общими силами, мы с одной, а вы с другой стороны, и тогда
скоро уловим их в сети спасения.
А чтобы это случилось, разделяйте и вы с нами
негодование против них, или лучше скорбите за законы Божии, и мало-помалу
обращайте столь тяжко болящих и согрешающих братий, чтобы они постоянно были с
вами. Не малое постигнет вас осуждение, если вы будете пренебрегать такою
погибелью, но вы подвергнетесь величайшему наказанию. Если и в домах
человеческих, когда кто-нибудь из слуг уличен в краже серебра или золота,
наказывается не один только похититель, но и знавшие о том и не открывшие, то
тем более в Церкви. Бог скажет тебе тогда: видя, как из Моего дома украден не
серебряный или золотой сосуд, но похищено целомудрие, как тот, кто причащался
пречестного тела и участвовал в такой жертве, отправился в диавольское место и
впал в такое преступление, почему ты молчал, почему терпел, почему не объявил
священнику? И тогда ты подвергнешься не малому наказанию. Поэтому и я, хотя и
опечалю (вас), однако, не пожалею наложить и тягчайшее наказание. Гораздо лучше
нам, испытав скорбь здесь, избавиться от будущего осуждения, нежели тому, кому
мы стали бы льстить словами, быть наказану тогда вместе с вами.
Подлинно, не
благонадежно и не безопасно для нас – покрывать это молчанием. Из вас каждый
даст отчет за себя самого; а я должен отвечать за спасение всех. Поэтому я не
перестану делать и говорить все, – хотя бы нужно было опечалить вас, хотя бы,
показаться ненавистным, хотя бы несносным, – чтобы мне можно было предстать
пред тем страшным престолом, не имея «пятна, или порока, или чего-либо
подобного» (Ефес. 5, 27). Да будет же молитвами святых, чтобы уже
развратившиеся скоро обратились, а оставшиеся неповрежденными еще более
преуспели в чистоте и целомудрии, чтобы и вы достигали спасения, и мы
радовались, и Бог прославлялся ныне и присно, и в безконечные веки веков.
Аминь.
Святитель Иоанн Златоуст
Источник: Творения Святого Отца нашего Иоанна
Златоуста, архиепископа Константинопольского, в русском переводе. Издание СПб.
Духовной Академии, 1900. Том 6. Книга 2. С. 561–567.
Источник:
http://www.christian-spirit.ru/
